Продолжение - текст+6 фото(550 Кб):
9 апреля.
Большевистский комиссар, прибывший с отрядом из Омска, потребовал, чтобы его впустили осмотреть дом. Солдаты нашего караула отказались. Полковник Кобылинский очень беспокоится, так как его пугает возможность столкновения. Приняты меры предосторожности: патрули, удвоенные посты. Проводим очень тревожную ночь.
Среда, 10 апреля.
Собрание всего нашего караульного отряда. Во время заседания большевистский комиссар предъявляет документы, доказывающие его полномочия. Ему дано право расстреливать в двадцать четыре часа и без суда всех тех, кто воспротивится его приказу. Ему позволяют войти в дом.
Пятница, 12 апреля.
Алексей Николаевич оставался в кровати, так как он чувствует со вчерашнего дня сильную боль в паху – последствие напряжения. Он себя так хорошо чувствовал всю эту зиму. Только бы с ним не было ничего серьезного! Сегодня вернулся из Москвы посланный туда солдат от нашего отряда. Он вручил полковнику Кобылинскому бумагу от Центрального Исполнительного Комитета, предписывающую перевести нас на еще более строгий режим. Генерал Татищев, князь Долгоруков и графиня Гендрикова должны быть переведены в наш дом и рассматриваться как арестованные. Сообщают также об ожидаемом на днях прибытии комиссара с исключительными полномочиями, который приведет с собой пополнение солдат.
Суббота, 13 апреля.
Все обитатели корниловского дома: графиня Гендрикова, госпожа Шнейдер, генерал Татищев, князь Долгоруков и присоединившиеся к нам в Тобольске в сентябре мой английский коллега мистер Гиббс – все переезжают к нам. Только доктора Боткин и Деревенко оставлены на свободе. Боли у Алексея Николаевича со вчерашнего дня еще усилились.
Понедельник, 14 апреля.
Алексей Николаевич сильно страдал вчера и сегодня. Это – один из больших приступов гемофилии.
Вторник, 15 апреля.
Полковник Кобылинский, караульный офицер и несколько солдат приходили делать обыск в доме. У Императора отобрали кинжал, который он носил при казачьей форме.
Понедельник, 22 апреля.
Сегодня прибыл московский комиссар с небольшим отрядом; его фамилия – Яковлев. Все тревожатся, томятся. В приезде комиссара чувствуется угроза, хотя пока неопределенная, но все же реальная.
Вторник, 23 апреля.
В одиннадцать часов является комиссар Яковлев. Он обходит весь дом, затем заходит к Императору и с ним идет к Алесею Николаевичу;
Наследник все эти дни в постели. Спустя некоторое время Яковлев снова является со своим помощником и вторично заходит к Алексею Николаевичу; он хотел, чтобы и его помощник также засвидетельствовал, что Наследник действительно болен. Уходя, он спросил у коменданта, много ли с нами вещей. Не значит ли это, что дело близится к отъезду?
Среда, 24 апреля.
Мы все крайне истомились. У нас такое чувство, словно мы забыты всеми, брошены на полный произвол этого человека. Возможно ли, чтобы никто не сделал ни малейшей попытки спасти Царскую Семью? Где же те, кто остался верен Императору? Почему они медлят?
Четверг 25 апреля.
Около трех часов дня я столкнулся в коридоре с двумя слугами, громко рыдавшими. Они говорят мне, что Яковлев заходил объявить Императору, что он его увозит. Что же происходит наконец? Я не посмел подняться наверх, не будучи позван, и возвратился к себе. Минуту спустя Татьяна Николаевна постучала ко мне в дверь. Она была в слезах и сказала, что Ее Величество просит меня к себе. Я следую за ней. Она подтверждает, что Яковлев был послан из Москвы, чтобы увезти Государя, и что отъезд состоится этою ночью.
— Комиссар уверяет, что с Государем не случится ничего дурного и что, если кто-нибудь пожелает его сопровождать, этому не будут противиться. Я не могу отпустить Государя одного. Его хотят, как тогда, разлучить с семьей (Императрица намекала на отречение государя. – Прим. автора)...
Николай II с детьми. Фото Пьера Жильяра. Апрель, 1918.
Хотят постараться склонить его на что-нибудь дурное, внушая ему беспокойство за жизнь его близких... Царь им необходим; они хорошо чувствуют, что один он воплощает в себе Россию... Вдвоем мы будем сильнее сопротивляться, и я должна быть рядом с ним в этом испытании...
Но мальчик еще так болен... Вдруг произойдет осложнение... Боже мой, какая ужасная пытка!.. В первый раз в жизни я не знаю, что мне делать. Каждый раз, как я бывала должна принять решение, я всегда чувствовала, что оно внушалось мне свыше, а теперь я ничего не чувствую. Но Бог не допустит этого отъезда, он не может, он не должен осуществиться. Я уверена, что этой ночью начнется ледоход (Во время ледохода в течение нескольких дней реку невозможно было переехать, надо было ждать, пока восстановят паром. – Прим. автора)...
В разговор вмешалась в эту минуту Татьяна Николаевна:
— Но, мама, если папа все-таки придется уехать, нужно, однако, что-нибудь решить!..
Я поддержал Татьяну Николаевну, говоря, что Алексею Николаевичу лучше и что мы за ним будем очень хорошо ухаживать.
Государыню, видимо, терзали сомнения; она ходила взад и вперед по комнате и продолжала говорить, но обращалась больше к самой себе, нежели к нам. Наконец она подошла ко мне и сказала:
— Да, так лучше; я уеду с Государем; я вверяю вам Алексея...
Через минуту вернулся Государь; Государыня бросилась к нему навстречу со словами:
— Это решено — я поеду с тобой, и с нами поедет Мария.
Государь сказал:
— Хорошо, если ты этого хочешь...
Я спустился к себе, и весь день прошел в приготовлениях. Князь Долгоруков и доктор Боткин, а также Чемадуров (камерлакей Государя), Анна Демидова (горничная Государыни) и Седнев (лакей Великих Княжон) будут сопровождать Их Величеств. Было решено, что восемь офицеров и солдат нашей стражи тоже отправятся вместе с ними.
Семья провела всю вторую половину дня у постели Алексея Николаевича.
Вечером, в 10 часов 30 минут, мы пошли наверх пить чай. Государыня сидела на диване, имея рядом с собой двух дочерей. Они так много плакали, что их лица опухли. Все мы скрывали свои мученья и старались казаться спокойными. У всех нас было чувство, что если кто-нибудь из нас не выдержит, не выдержат и все остальные. Государь и Государыня были серьезны и сосредоточены. Чувствовалось, что они готовы всем пожертвовать, в том числе и жизнью, если Господь, в неисповедимых путях Своих, потребует этого для спасения страны. Никогда они не проявляли по отношению к нам больше доброты и заботливости.
Та великая духовная ясность и поразительная вера, которой они проникнуты, передаются и нам.
В одиннадцать часов с половиной слуги собираются в большой зале. Их Величества и Мария Николаевна прощаются с ними. Государь обнимает и целует всех мужчин, Государыня — всех женщин. Почти все плачут. Их Величества уходят; мы все спускаемся ко мне в комнату.
В три с половиной часа ночи во двор въезжают экипажи. Это ужаснейшие тарантасы (Крестьянская повозка, состоящая из большой плетеной корзины, положенной на две длинные жерди, служащие рессорами. Сидений нет; сидят или лежат на дне корзины. – Прим. автора). Один только снабжен верхом. Мы находим на заднем дворе немного соломы, которую подстилаем на дно тарантасов. Мы кладем матрац в тот из них, который предназначен Государыне.
В четыре часа мы поднимаемся к Их Величествам, которые выходят в эту минуту из комнаты Алексея Николаевича. Государь, Государыня и Мария Николаевна прощаются с нами. Государыня и Великие Княжны плачут. Государь кажется спокойным и находит ободряющее слово для каждого из нас; он обнимает и целует нас. Государыня, прощаясь, просит меня не сходить вниз и остаться при Алексее Николаевиче. Я отправляюсь к нему, он плачет в своей кровати.
Несколько минут спустя мы слышим грохот экипажей. Великие княжны возвращаются к себе наверх и проходят, рыдая, мимо дверей своего брата.
Великие Княжны. Фото Пьера Жильяра.
Суббота 27 апреля.
Кучер, который вез Государыню до первой почтовой станции, привез записку от Марии Николаевны: дороги испорчены, условия путешествия ужасны. Как Императрица будет в состоянии перенести дорогу? Какую жгучую тревогу испытываешь за них!
Воскресенье 28 апреля.
Полковник Кобылинский получил телеграмму с сообщением, что все благополучно приехали в Тюмень в субботу в половине девятого вечера.
В большой зале поставили походную церковь, и священник будет иметь возможность служить обедню, так как есть антиминс.
Вечером пришла вторая телеграмма, отправленная после отъезда из Тюмени: «Едем в хороших условиях. Как здоровье маленького? Господь с вами».
Понедельник 29 апреля.
Дети получили из Тюмени письмо от Государыни. Путешествие было очень тяжелое. При переправах через реки лошади погружались в воду по грудь. Колеса несколько раз ломались.
Среда 1 мая.
Алексей Николаевич встал. Нагорный перенес его до колесного кресла; его катали на солнце.
Четверг 2 мая.
Все нет известий с тех пор, как они выехали из Тюмени. Где они? Они могли бы уже приехать в Москву во вторник!
Пятница 3 мая.
Полковник Кобылинский получил телеграмму с извещением о том, что путешественники были задержаны в Екатеринбурге. Что же произошло?
Суббота 4 мая.
Печальный канун Пасхи! Все удручены.
Воскресенье 5 мая.
Пасха. Все нет известий.
Вторник 7 мая.
Дети наконец получили письмо из Екатеринбурга, в котором говорится, что все здоровы, но не объясняется, почему остановились в этом городе. Сколько тревоги чувствуется между строк!
Среда 8 мая.
Офицеры и солдаты нашей стражи, сопровождавшие Их Величеств, вернулись из Екатеринбурга. Они рассказывают, что царский поезд был окружен красноармейцами при его приходе в Екатеринбург и что Государь, Государыня и Мария Николаевна заключены в дом Ипатьева (Дом, принадлежащий местному богатому купцу. – Прим. автора), что Долгоруков в тюрьме и что сами они были освобождены лишь после двух дней заключения.
Суббота 11 мая.
Полковник Кобылинский устранен, и мы подчинены тобольскому совету.
Пятница 17 мая.
Солдаты нашей стражи заменены красногвардейцами, присланными из Екатеринбурга комиссаром Родионовым, который приехал за нами. У нас с генералом Татищевым чувство, что мы должны, насколько возможно, задержать наш отъезд; но Великие Княжны так торопятся увидать своих родителей, что у нас нет нравственного права противодействовать их пламенному желанию.
Суббота 18 мая.
Всенощная. Священник и монахини были раздеты и обысканы по приказанию комиссара.
Воскресенье 19 мая (6 мая ст. ст.).
День рождения Государя... Наш отъезд назначен на завтра. Комиссар отказывает священнику в разрешении приходить к нам. Он запрещает Великим Княжнам запирать ночью свои двери.
Понедельник 20 мая.
В половине двенадцатого мы уезжаем из дома и садимся на пароход «Русь». Это тот же пароход, который восемь месяцев тому назад привез нас вместе с Их Величествами. Баронесса Буксгевден получила разрешение уехать вместе с нами и присоединилась к нам. Мы покидаем Тобольск в пять часов. Комиссар Родионов запирает Алексея Николаевича с Нагорным в его каюте. Мы протестуем: ребенок болен, и доктор должен иметь возможность во всякое время входить к нему.
Среда 22 мая.
Мы приезжаем утром в Тюмень.
По приезде в Тюмень, 22 мая, мы были немедленно отправлены под сильным караулом к специальному поезду, который должен был нас отвезти в Екатеринбург. Когда я собирался войти в поезд вместе со своим воспитанником, я был отделен от него и посажен в вагон четвертого класса, охраняемый, как и все прочие, часовыми. Мы прибыли в Екатеринбург ночью, и поезд остановился в некотором расстоянии от вокзала.
Утром, около девяти часов, несколько извозчиков стали вдоль нашего поезда, и я увидел каких-то четырех человек, направлявшихся к вагону детей.
Прошло несколько минут, после чего приставленный к Алексею Николаевичу матрос Нагорный прошел мимо моего окна, неся маленького больного на руках; за ним шли Великие Княжны, нагруженные чемоданами и мелкими вещами. Я захотел выйти, но часовой грубо оттолкнул меня в вагон.
Я вернулся к окну. Татьяна Николаевна шла последней, неся свою собачку, и с большим трудом тащила тяжелый коричневый чемодан. Шел дождь, и я видел, как она при каждом шаге вязла в грязи. Нагорный хотел прийти ей на помощь — его с силой оттолкнул один из комиссаров... Несколько мгновений спустя извозчики отъехали, увозя детей по направлению к городу.
Как мало я подозревал, что мне не суждено было снова увидеть детей, при которых я провел столько лет…
------------------------------------------------------------------------------------------------------
коммент.: дальше - путь в Вечность
------------------------------------------------------------------------------------------------------
Екатеринбург для меня – место разлуки, скорбной и жесткой; для них он – место завершения долгого крестного пути, жизни, полной горького разочарования, и отход от нее в вечность…
Св. царственные мученики. Икона. Сызрань
Еще будет совсем небольшое окончание этого повествования и там уже добавлю ссылки на испольованные материалы